Арктика и Антарктика всегда были благодатной темой и источником сюжетов для литераторов. Продолжается эта традиция и в наши дни. Один из современных прозаиков, пишущих сегодня о полярных реалиях — Сергей Спирин. Много лет работал он в арктическом Певекском управлении Гидрометеослужбы, а впоследствии, будучи сотрудником Арктического и антарктического института, трижды зимовал в Антарктиде. Не так давно Сергей Алексеевич стал призером Литературной премии имени Юрия Рытхэу. Сегодня мы печатаем несколько рассказов Сергея Алексеевича, публикацию предваряет интервью с автором.
«Полярные незатейливые рассказы», — говорит Сергей Спирин, — это полный сборник текстов на полярную тематику. «Рассказы о полярниках» — своего рода сокращенная версия, попытка показать разницу между севером и югом — в ней очень много фотографий Арктики и Антарктиды. К этим книгам возвращаться уже не буду, они закончены. Сборник «По волнам житейского моря» планирую дополнять новыми рассказами, если они появятся. Книга эта почти без северной тематики и родилась в память о родителях для их друзей. В целом все три книги разные несмотря на то, что рассказы в них повторяются.
— Как появился замысел изложить на бумаге эти истории? Какие рассказы были первые, как они появились?
— Написал другу в Анадырь письмо про рыбалку. А он его отправил на конкурс рыбацкого рассказа под названием «Золотые рыбки». Неожиданно рассказ занял призовое место – наградили катушкой хорошей лески. Так и началось …
— В основном ваши рассказы это невыдуманные истории. Есть ли у вас тексты, где наличествует вымысел, выдуманные истории и о выдуманных людях?
— Нет. Все из жизни, все узнаваемо, но не без прикрас и персонажи все же не являются документальными образами.
— Как отнеслись герои ваших произведений к ним? Какие отзывы героев (или просто читателей) запомнились более всего?
— Мне дороги все отзывы читателей и, особенно, северян — их не обманешь байками о Севере. Люди, о которых написаны рассказы, относятся к ним положительно. Дело в том, что прежде, чем рассказ опубликовать, я знакомлю с ним человека, о ком он написан. Рассказ с отрицательной оценкой публикации не подлежит, но таких пока и не было.
— Есть ли у вас воображаемый (или реальный) образ читателя? Для кого вы пишете?
— Книги написаны для широкого круга читателей, а значит, для всех, кому интересна тематика, в них затронутая.
— Какова «технология» написания этих рассказов? Грубо говоря, как Вы пишете?
— Писать себя не заставляю, тем для рассказов не выбираю, они сами как-то рождаются.
— Не возникало ли у вас желания дать большую вещь — роман или повесть, где, допустим, эти рассказы стали бы элементом какого-то большого повествования?
— Нет. Такая работа, на мой взгляд, очень сложна и требует дополнительных источников информации. К серьезным архивным данным у меня доступа нет.
— Что из произведений об Арктике и Антарктике, прочитанных вами у других авторов, вы могли бы выделить? Есть ли у вас какие-то ориентиры и в том, что касается северной тематики, и литературы вообще?
— Произведения классиков полярной литературы — Олега Куваева, Владимира Санина, Виктора Конецкого, Юрия Рытхэу, Джека Лондона… Их и выделять не надо. А еще книги Александра Громова и Владимира Васильева, Василия Ершова… Я намеренно не упомянул старых полярных мемуаристов Нансена, Амундсена, Шеклтона, наших первопроходцев-папанинцев и пионеров полярной авиации. Это — суперклассика. Их книги — вне конкуренции, если, конечно, такое сравнение уместно. Ориентиров нет. Рассказы рождаются сами по себе, я даже не могу объяснить, как это происходит.
— Чем (кроме автора, разумеется) связаны рассказы с северной тематикой и цикл «По волнам житейского моря»? Как и почему написана эта книга?
— Тема родителей очень тонка и деликатна. В рассказах сохранена память о них — это главное.
— Есть ли какие-то рассказы, которые сами по себе вам нравятся, но не подходят как часть книги, выпадают из ее концепции, и вы пока их не публикуете?
— Нет, таких рассказов нет. Из ненапечатанного материала есть стихи, но я их готовлю к публикации.
Сергей Спирин
Машенька и медведи
Маленькую Машу вместе с папой и мамой на Чукотку привез огромный самолет. Потом они летели на самолете поменьше и на совсем маленьком вертолете, который доставил семейство в небольшой поселок у моря, где мама с папой должны были работать на метеостанции.
К новой жизни девочка привыкла быстро. Печалилась Маша только о том, что где-то далеко, как говорили взрослые, на «материке», остался огромный лохматый мишка, подаренный ей бабушкой на день рождения. Медведь был белого цвета — теплый, пушистый и умел ласково и совсем незлобно рычать. Забавную игрушку Маша очень любила, но взять ее с собой не могла. Папа объяснил, что лететь далеко, вещей много, а медведь слишком огромен и в самолет с ним не пустят. Маша расстроилась, долго прощалась с Михаилом, но плакать не стала.
На новом месте Маше нравилось все: неяркое северное солнце, море с бело-голубыми льдинами и даже снег, падающий на зеленую траву в тундре. А самое главное — не надо ходить в детский сад и мама всегда рядом. Кроме того, можно самостоятельно разгуливать под окнами метеостанции.
То, что мама поглядывала за дочкой из окна, не уменьшало ее самостоятельности.
Интересная история произошла с Машей через неделю после прибытия на остров. В то утро мама, как обычно, разбудила дочку, расчесала, заплела косички, накормила манной кашей с клубничным вареньем и отправила гулять на улицу.
Медведь появился неожиданно. Он приблизился к Машеньке, стоящей к нему спиной, легонько ткнул ее своим носом и шумно втянул воздух. Девочка обернулась и бесстрашно протянула к могучему зверю свои маленькие ручонки. Он не казался ей опасным, он был таким же белым, таким же теплым и пушистым, как тот, оставленный на «материке», только намного больше.
Выглянув в окно и увидев возле дочери медведя, Варя обомлела от ужаса.
— Медведь! — выкрикнула она и бросилась на улицу.
Подбежав к дочери, Варя схватила ее в охапку и медленно попятилась к двери метеостанции. Зверь последовал за ними. Неторопливо и осторожно медведь прихватил зубами поясок на Машиной шубе и потянул девочку к себе. Мама с дочерью продолжали отступление. Поясок лопнул — и Варя, не помня себя, хлестнула им медведя между глаз. Так и двигались они втроем к станционной двери, а медведь после каждого шага получал очередной, безобидный для него, удар пояском от шубы.
Станционные мужчины не остались в стороне от развернувшихся событий, но в отличие от Вари они бросились за оружием и выбежали на улицу чуть позже нее. Выстрелами из карабина и ракетниц зверя отогнали на безопасное расстояние. Мама обняла Машу и заплакала, а папа стоял рядом и растерянно теребил ремень карабина.
Первым же вертолетом семейство улетело с острова. В этом не было трусости, никто не осудил их за это. А маленькая Маша так и не поняла, почему взрослые прогнали медведя. Взять его к бабушке было, конечно же, нельзя.
— В вертолет-то с ним не пустят, — подумала Машенька.
И снова не заплакала.
Волшебная блесна
Восточная Чукотка. Крохотный поселок Лаврентия на берегу Берингова моря приветливо встретил экипаж ледового разведчика яркими красками солнечного дня и веселой капелью с крыш. Подсели мы сюда для дозаправки топливом.
— Видал ты, на Шмидте еще зима, а тут уже лето, — ни к кому не обращаясь, сказал второй пилот.
Мне доводилось бывать в Лаврентия и раньше. Посещения были коротки и быстротечны — посадка, дозаправка и снова в полет. Удивительно, но расставание с поселком всегда вызывало у меня легкое чувство грусти. А каждое возвращение сюда представлялось, как мимолетная встреча со старым приятелем.
В хозяйственном магазине, куда забрели мы, чтобы убить время, было тихо и немноголюдно. Бесцельно разглядывал я витрины. Необходимости что-нибудь приобрести у меня не было. Внимание привлек прилавок, за стеклом которого поблескивали наборы рыболовных снастей и блесен. Не ожидал я встретить в хозяйственном магазине принадлежности для рыбалки и, конечно, как всякий уважающий себя рыбак, не прошел мимо.
Склонившись над прилавком, я не спеша рассматривал товар.
— И ничего-то мне не надо и все-то у меня есть, — подумал я про себя, собираясь покидать магазин.
— Вы что-то хотели у нас купить? — раздался приятный бархатный голос над моей головой.
По другую сторону прилавка стояла очень красивая девушка и вопросительно смотрела на меня большими серыми глазами.
Очарованный вежливым обращением и красотой, я что-то муркнул в ответ и, не глядя, ткнул пальцем в первую попавшуюся блесну на прилавке. Блесна была огромна и ослепительна, как в зеркале, в ней отражались полмагазина и мы с красавицей впридачу, а солнечные зайчики, рожденные ее блеском, скакали по стенам и потолку помещения.
— Кого я буду не нее ловить? — мелькнуло в голове, когда я вышел из магазина.
Прошло много времени, огромная блесна постоянно ездила со мной по экспедициям и рыбалкам, но ловить рыбу не хотела.
Она по-прежнему отражала окружающий мир и по-прежнему разбрасывала вокруг веселые солнечные зайчики. Только воспоминания о Чукотке и миленькой продавщице не позволяли мне последовать совету друзей и выбросить ее, как бесполезную вещь.
Однажды в коробочку с блесной попала вода и былое великолепие пропало. Забавные солнечные зайчики исчезли, а зеркальные отражения пропали, оставив после себя редкие серебристые блестки на черном фоне.
— Ну и что? — подумал я, стоя на берегу лесного озера и разглядывая происшедшие с блесной метаморфозы.
— Попробуем на тебя чего-нибудь поймать.
Первый же заброс принес приличную щуку, второй, третий — опять щучка. Улов до дачи я еле дотащил. Поразительно, но на гигантскую блесну бросались даже щурята. С тех пор с рыбалки без добычи я не возвращался. Блесна работала в любую погоду и приносила успех на зависть коллегам по увлечению.
И теперь после каждой удачной рыбалки я вспоминаю веселую капель, далекий чукотский поселок Лаврентия и красивую сероглазую девушку, произнесшую тихим бархатным голосом:
— Вы что-то хотели у нас купить?
Бурить только здесь!
Обеспечением безопасности геологических буровых работ на морском льду занимаются морские гидрологи. Как правило, у бурильщиков с ними складываются очень теплые, доверительные отношения. Вот и сегодняшний контрольный осмотр льда окончился, примерно, таким диалогом между гидрологом и буровым мастером.
— Приехала кобра, наорала, «бурить только здесь, бурить только здесь!» — речь шла о главном геологе, запретившем переезд буровой вышки на новую точку с мягким грунтом. Точка на профиле, где сейчас стояла буровая, пришлась на твердые коренные породы и здесь можно было застрять надолго.
Квартал заканчивался, и надежда получить квартальную премию таяла с каждой минутой. До премии бригаде оставалось пройти жалкий десяток метров, а тут — «коренники».
— Я ей говорю: давайте профиль со второй точки начнем, там грунт мягкий — ил с песком, бурили там. План выполним и даже чуток перевыполним, а главное — бригада премию получит. Потом вернемся назад и хоть неделю будем «коренник» протирать. А она: «бурить только здесь, бурить только здесь», — мастер с досадой плюнул на лед.
— Серега, выручай, придумай что-нибудь. Время у нас есть, часа полтора, пока она второй бригаде мозги полощет. Погляди, может, трещину свежую найдешь, край съехать с первой точки надо, — обратился он к гидрологу.
— Нет там свежих трещин, но еще разок поглядим, — согласился Серега.
Повторный осмотр ледового покрова не выявил опасных трещин для работы передвижной буровой вышки.
Вконец расстроенный буровик указал гидрологу на старую, похожую на корытце с высокими краями трещину, которая, извиваясь, уходила под буровую. Трещина была занесена снегом и абсолютно безопасна, образовалась она осенью, а к весне толщина льда в ней почти сравнялась с толщиной окружающего
льда.
— Может, эта? — с надеждой посмотрел он на Серегу.
Гениальная по своей простоте мысль, мгновенно родилась в гидрологической голове.
— Может, и эта, а в «промывке» кипяток есть? — спросил он.
«Промывка» — это балок, в котором промывали кипятком замерзшие пробы на олово. В День геолога, традиционно отмечаемый первым апрельским воскресеньем, кипятком из промывочного балка наполняли выдолбленную во льду купель и устраивали в теплой воде праздничные купания. Такая традиция у чукотских шельфовиков. Старый буровик поймал Серегину мысль на лету и работа закипела. Работяги очистили трещину от снега, не нарушив при этом снеговой покров на ее краях.
Протянули толстый рукав от промывки, прицепили буровую к трактору и стали ждать приезда злобной геологини.
Подъезжая к бригаде, Зоя Ивановна увидела готовую к переезду буровую вышку и неприятно поразилась неисполнительностью бригады. Ее острый носик еще больше заострился, серые глазки стали колючими, губки сузились, а на лбу появилась строгая складочка. Выпрыгнув из вездехода, поправив очки и готовая к самым энергичным действиям, она быстрым шагом направилась к стоящим возле трактора мужикам.
— В чем дело, почему не приступили к бурению? — сурово спросила она.
— Трещина — свежак. Гидролог говорит, что съезжать надо пока не булькнули, — сказал кто-то из собравшихся.
— Разве, разве такое бывает? — растерянно пробормотала суровая геологиня. Желание командовать в сложившейся обстановке у нее почему-то пропало.
— Бывает, мы же не в Крыму, а в Арктике. Морозы рвут лед прямо на глазах. Пойдемте, поближе посмотрим, — предложил Серега.
Издалека трещина, действительно, выглядела страшно: широкая, наполненная синеватой водой, она простиралась метров на двадцать с обеих сторон от буровой. Клубящийся над ней пар, усиливал эффект и без того жуткой картины. Казалось, еще секунда и буровая повторит судьбу «Титаника».
— И никуда я не пойду! И никуда меня не зовите!! И… и уберите сейчас же буровую!!! — пугаясь собственного голоса, завизжала Зоя Ивановна.
Звон от ее отчаянного крика еще стоял в ушах буровиков, а вездеход с перепуганным главным геологом уже скрылся за ближайшей торосистой грядой.
До конца сезона Зоя Ивановна не появилась на морском полигоне ни разу, впрочем, следующие за этим семь шельфовых сезонов она также не беспокоила своим присутствием буровые бригады.
А премию трудяги-буровики получили: и «коренники» пробурили насколько надо, и Серегу не обидели.
Ознакомиться с произведениями автора можно вот здесь.
