Лекция в рамках первой Antarctic Biennale в 2017 году.
Александр Секацкий на Арктическом биеннале в 2017 г. Фото: соцсети
Александр Секацкий, философ:
Сейчас уже многим ясно, что эпоха Великих Географических Открытий была лишь прелюдией к освоению Земли, к настоящему знакомству с ней. Становится ясно, что без художественного освоения любая земля остается чужбиной, независимо от степени ее обитаемости: для преодоления такого отчуждения как раз и требуются большие проекты как аутентичная форма присутствия современного художника.
Большой проект в искусстве характеризуется тем, что в нем сходятся все три измерения человеческой экзистенции – реальное, воображаемое и символическое. Именно такой предстает Антарктида как объект художественной воли и глубинного влечения души, жаждущей обновления.
Устремленность в Антарктиду, к полюсу, туда, где сходятся меридианы это устремленность к сингулярной точке возможностей, к такой площадке где все краеугольное еще учреждается, а значит, может быть пересмотрено, выбрано заново, начато с чистого листа.
Понятно, что дело не только в физической географии, — хотя и она важна, ведь Антарктида это то место где физическая география воспринимается не как отвлеченное знание, а как самый что ни на есть достоверный опыт, — здесь происходит обнуление многих регулярностей и периодичностей из которых складывается человеческая повседневность. И если магнитное поле теряет свою привычную поляризацию, то и смысловое поле взывает здесь к новой разметке: кто как ни художник должен задуматься об этом и предложить свое решение, свой пробный соблазн?
Ледовый континент предоставляет уникальные возможности. Его чистота – это, прежде всего историческая чистота: на остальных континентах история оставила свои тяжелые следы – в виде предрассудков, окаменевших стен недоверия, священных границ и, прежде всего, бесчисленных следов жестокости… В итоге, даже самая лучшая политика обитаемых континентов старой Земли направлена на минимизацию зла. В то же время история Антарктики и Антарктиды, если разобраться, словно бы принадлежит иному человечеству – это история порывов и дерзаний, которые расширяли круг солидарности смелых. Если мы заглянем в журналы конца XIX – начала ХХ века, мы, может быть, с некоторым удивлением обнаружим, что главными героями человечества тогда были полярники, независимо от того, идет ли речь о российских, европейских или американских журналах. Роберт Скотт и Роберт Пири, Руал Амундсен и Фритьоф Нансен, — их имена были у всех на слуху, а в 30е годы имена советских полярников знал каждый мальчишка в СССР. Быть может, это был лучших выбор героев, который когда-либо делало человечество.
Натуралисты, полярники, космонавты – современному художнику есть чему у них поучиться – ведь, судя по всему, именно художнику предоставляется шанс возобновить этот героический, достойный человечества выбор. И Антарктическая экспедиция прекрасно подходит для нового универсального проекта на самом краю старой Земли и на берегах земли новой.
Но, если уж иметь в виду единство символического, реального и воображаемого, вечные льды Антарктиды тоже следует привлечь к делу. Лишь на первый взгляд они могут предстать символом безжизненности и, так сказать, вызовом горячему сердцу. В действительности перед нами уникальный ресурс сохраненной субстанции жизни. Согласно данным современной криобиологии во льдах Антарктиды хранятся споры и семена многих существ, впавших в анабиоз, Некоторые из них – простейшие организмы, срок жизни которых не превышает суток: но суток собственного времени. Это собственное время было когда-то прервано, и наступила консервация, продолжающаяся, в ряде случаев, уже миллионы лет. Если подвергнуть зимующих простейших отеплению или витрификации, как принято говорить в криобиологии, они могут вернуться к жизни, чтобы дожить несколько оставшихся часов и, по крайней мере, умереть на свой лад. А это и есть, согласно Фрейду, влечение к смерти, зов Танатоса, призывающий умереть именно на свой лад, допев до конца песенку, дорассказав свою историю.
Это впечатляющая картина. Вполне возможно, что среди погруженных в анабиоз организмов, сохранились и такие, которые давно уже вымерли на «всей остальной Земле»: к ним требуется совместный подход естествознания, философии и искусства.
Возможны тут и другие соображения, претендующие на роль прозрений. Ведь и в истории человечества есть множество развилок, после которых был выбран неверный, тупиковый путь или попросту путь, давно уже себя исчерпавший. Человеческой истории очень не хватает собственного аналога антарктических льдов, где могли бы, пусть в глубоком анабиозе, сохраниться утраченные развилки, допускающие осторожную витрификацию и заново обдуманную возможность иного выбора.
Среди задач экспедиции смутно просматривается и эта мистическая цель – возвращение к поворотным пунктам истории и собственной, персональной судьбы каждого участника: выборочная витрификация замерзших когда-то возможностей как историческое творчество и как способ нового самоопределения искусства. Где еще можно обрести подобное?
Если представить Антарктиду как грандиозный ковчег времени, хранящий следы всех событий (некоторые – в форме подсказок и аналогий), то тогда экспедиция предстанет как челночная миссия ознакомления и выборочной разгрузки Ноева ковчега.
Из такого понимания миссии вытекает еще ряд важных обстоятельств. Все участники похода суть члены одной команды – и ученые, и художники, и любознательные путешественники, и, собственно, экипаж судна. Уместно вспомнить, что еще сто лет назад в состав любой серьезной экспедиции входил и художник, с которым заключался своеобразный «контракт рисовальщика». Затем растущая техническая оснащенность сделала такое участие ненужным. Но сегодня пришло время опять призвать художника к участию в настоящем, фундаментальном исследовании Земли. Чтобы изучение и освоение было по-настоящему всесторонним, контракт философа, быть может, следовать включить в штатное расписание орбитальных станций, а контракт поэта мог бы оказаться незаменимым при исследовании океанских глубин. И наша экспедиция пусть послужит примером, достойным подражания.
Еще одно, чрезвычайно важное и знаменательное преимущество разносторонней команды Ноева ковчега состоит в том, что она позволяет совершить дрейф от точечных произведений, отдельных разрозненных опусов, к своеобразной симфонии, где каждая сольная партия вписана в целостность художественной воли.
Пусть большое плавание искусства сопровождается солеными брызгами точечных и точных акций – ибо это будет означать, что новое открытие Антарктиды неизбежно.
