Главный научный сотрудник Института океанологии им. П.П.Ширшова, академик Международной Академии Информатизации при ООН, почетный полярник СССР Игорь Алексеевич Мельников о прошлом и настоящем полярной науки, роли КГБ в своей научной карьере и месте алкоголя в жизни исследователя.
Как я стал полярником
После окончания школы я поступил в Институт нефтехимической промышленности имени И.М. Губкина, в итоге стал океанологом, а исследованиями полярных льдов начал заниматься, когда мне уже было под сорок. Как написал один мой товарищ-стихотворец, «и то, что ты сегодня знаешь, не угадаешь молодым».
Четыре человека сыграли в моей жизни решающую роль, благодаря которым я и стал полярником. Вот они: Никита Сергеевич Хрущев, Миша Циммерман, полковник государственной безопасности Дубов и Иван Дмитриевич Папанин.
В 1972 году наше научное судно было на Гавайях. Это, как известно, штат США, а в Штатах уже тогда было много эмигрантов, и на Гавайях в том числе. Мы были в Гонолулу. И один из русских эмигрантов, живших там, Миша Циммерман, пригласил нас в гости. Нас – это четверых человек с нашего парохода, один из которых, как я понимаю, нас потом и заложил. Я сейчас знаю, кто, но это неважно. Мише Циммерману этому тогда уже было лет семьдесят. Он возил нас на машине, показывал острова, угощал. А мы же нищие ученые, у нас денег-то нет, а тут на показывают Вайкики, Перл-Харбор… И в конце концов Миша пригласил нас к себе в дом. А я считаю: чтобы понять что-то про хозяина дома, посмотри на его книги. И это было впечатляюще. Книга Тура Хейердала у Миши, например, стоит на полке, автограф которого я получил позже, когда Тур был в Москве!
И рядом – воспоминания Хрущева, на английском, естественно, изданные Америке. Там фото: Молотов, Сталин, Берия, сам Хрущев. Мы рты раскрыли. Циммерман говорит: «Хотите я подарю вам по книжке?» Мы: «Конечно, да-да»
И он куда-то съездил, купил, каждому подарил по экземпляру. Когда вернулись в Союз, я про книгу эту и забыл. Мне звонят из отдела кадров: зайди в райком, комната 117.
А я беспартийный. Думаю: где-то ты, Мельников прокололся. Но про книжку Хрущева я даже не думал. Проколоться тогда можно было на чем угодно, мало ли с кем ты разговаривал. И когда я вошел в эту комнату 117, я даже и не предполагал, из-за чего меня вызвали.
Меня встретил полковник КГБ Дубов:
— Ну, рассказывайте.
— О чем?
— Ну, как вы были в рейсе.
Ну, я и рассказываю про аспирантуру свою, про результаты исследований…
— Нас это не интересует, что у вас там было с нашими эмигрантами?
Я продолжаю: мол, Миша Циммерман, книга Хейердала (Миша мне ее подарил).
— Да-да, — говорит Дубов, — и дальше уже в лоб:
— У вас есть одна книга, вы знаете какая, – отдайте ее нам, и вам ничего не будет, вас никто не накажет.
И тут я веду себя как Швейк: мол, какую книгу, не понимаю, о чем вы и т. д.
Долго мы с ним препирались, в общем, я так и не признался, что у меня экземпляр воспоминаний Хрущева.
С точки зрения здравого смысла, конечно, нужно было ее отдать, но во мне сидел Швейк, сидело убеждение, что никогда не нельзя признаваться ни в чем. Кроме того, я сейчас понимаю, что если б я тогда ее отдал, то не стал бы полярником. Это был знак судьбы, если угодно.
Кончилось тем, что мне закрыли визу.
Два года я работал над кандидатской. А дальше нужно было что-то делать: либо уходить совсем из Института океанологии, ведь работа научного сотрудника Института океанологии – это сплошные экспедиции, а меня не выпускают; либо искать какой-то выход.
Я был немного знаком с адъютантом Ивана Дмитриевича Папанина и попросил его о встрече с нашим великим полярником. Адъютант привел меня к Ивану Дмитриевичу. Тот меня выслушал всю мою историю, позвонил при мне директору Института Арктики и Антарктики Алексею Федоровичу Трёшникову, и, перемежая свою речь отборными ругательствами, которые у него были всегда к месту, попросил: «Тут ко мне мальчик пришел. Ты его на льдину пристрой». Можно сказать, что я был блатной, но если бы меня не пристроили тогда на льдину, я бы не был сейчас тем, кем являюсь сейчас, я не открыл бы новые сообщества растений и животных, не получил бы премию Гран-при UNESCO/IOC/CMAS за научные исследования в Арктике и Антарктике с применением акваланга, меня не обнимал бы Жак-Ив Кусто.
Блатной – не блатной, но у меня получилось.
Когда я выступал в ЮНЕСКО на вручении мне премии за научные исследования, я, понятно, произнес слова благодарности тем, кто помогал в работе, кто был рядом. И отдельно поблагодарил Комитет государственной безопасности.
В зале 600 человек. Все замерли в недоумении, переводчики – а переводят на шесть языков, я говорю на английском, тоже замялись: КГБ? Мы не ослышались? И после паузы я рассказываю всю эту историю, благодаря которой и стал полярником. В зале хохот, все аплодируют.
Отчет о церемонии напечатали в бюллетене ЮНЕСКО, я привез его в Москву, показал начальнику службы безопасности своего Института, тот обалдел: никогда никто не благодарил, и вот, наконец-то!
Он хоть и кагебешник был, но чувством юмора обладал.
Даже выпивая, нужно оставаться трезвым
В замкнутых коллективах всегда возникают какие-то трения, и раз в неделю, раз в десять дней, на полярных станциях устраивают вечеринку с алкоголем. Не для того, чтобы надраться вусмерть, а чтобы людям было комфортно, это понимали еще Нансен и Амундсен. Напиться в хлам никто на полярной станции тебе не позволит, а психологическая разгрузка, какой-то способ справиться со стрессом, с эмоциональной усталостью – это очень важно.
В мае 1975 года, когда я в первый раз собирался на льдину, на станцию СП-22, у меня еще не было никакого представления о природе льда. Я собирался исследовать миграции зоопланктона. Пробы зоопланктона, которым я собирался заниматься в экспедиции, фиксируется спиртом, и я тогда совершенно не мог представить, сколько мне понадобится спирта.
Думал – возьму сто литров, это пять канистр, должно хватить, эквивалентно 400 бутылок водки. После двух недель у меня не осталось ни грамма спирта, потому что на меня буквально набросились: «Наливай!»
Дошло до того, что воду налили в канистры, взболтали и пили эту воду с остатками спирта.
Был случай на станции. Я просыпаюсь оттого, что наш врач Владимир Семенович Кошелев тычет мне в нос страницу календаря и говорит: «Сегодня родился Фридрих Энгельс».
— Ну и что? – спрашиваю я.
— Пошли к начальнику экспедиции, он же парторг, пусть нам даст бутылку отметить это дело.
— Он нас пошлет…
— Как нас может послать секретарь парторганизации, если мы у него просим помочь нам отметить день рождения самого Фридриха Энгельса?! – удивился доктор.
Я оделся, мы пошли к парторгу. Тот, как только нас увидел, – тут же сказал: «Пошли вон!» Только гораздо грубее.
— Владимир Серафимович! Энгельс родился! Надо отметить!
Парторг, понимая, видимо, что мы все равно от него не отстанем, сказал «ладно» и дал ключи от каптерки. Это было примерно то же самое, что пустить козла в огород. Кошелев принес со склада бутылку коньяка и бутылку шампанского. Отметили мы день рождения Фридриха Энгельса удачно, только я упал на ящик с окантовочным железом, сильно поранился, и доктор, у которого к тому времени внутри уже было довольно много коньяка, руку мне зашивал. И он мне в присутствии всех зашил мне руку, обмотал ее. Эта повязка мне, разумеется, мешала, потому что я должен был нырять, собирать планктон. И я довольно долго собирал планктон одной рукой.
Если можно вывести какую-то мораль об этой истории, я бы сформулировал ее так: алкоголь на полярных станциях в малых количествах необходим, но даже в пьянках нужно оставаться трезвым. К сожалению, это не всегда получается.
Что исчезло с Советским Союзом
В 1991-92 годах состоялась советско-американская экспедиция, которая дрейфовала в море Уэдделла в Антарктике. Мы выехали в ноябре 1991 года из Ленинграда, из СССР, а спустя полгода вернулись в СНГ в Санкт-Петербург. Пока мы дрейфовали, сменилось все: флаг, общественный строй, границы страны. Когда по прибытии нам выдали деньги, мне хватило только доехать от Петербурга до Москвы. Потом нам все компенсировали, конечно, но тогда это стало для нас шоком.
На судне у нас, как везде в советское время, заместитель капитана по политической работе. Запмолит. Второй человек на судне после капитана. Естественно, что он присматривал за нами, что-то и записывал, чтобы доложить потом, как кто себя вел. Понятно, что все его побаивались.
А когда прошло уже несколько месяцев плавания, когда Советского Союза не стало, этот замполит, Дмитрий Иванович его звали, нам был уже по фигу. Помню, пришли в Монтевидео, встали на рейд. И приятель мне говорит: Мельников, пошли по бабам. Ну, он грубее, естественно, выразился.
Почему же нет? Законно, столько месяцев без этого дела…
И приятель меня подбивает: позвони замполиту, скажи ему, куда мы идем.
Я позвонил: «Дмитрий Иванович, мы сейчас с Генрихом уходим в город к шлюхам. Запишите нас в свою книгу, пожалуйста».
Тот ни слова не сказал.
Так у меня и произошел переход из одного государства в другое, из СССР в новую страну.
Мне трудно сказать, жалею ли я о распаде СССР.
Многие воспринимали эти изменения, исходя из материальной составляющей. Сахар стоил рубль – стал стоить пятнадцать, вот это всё.
Я жалею о том, что из Советского Союза не взяли с собою то, что было безусловно хорошего. Посмотрите на ТВ – сгореть можно от стыда, что там говорят и показывают. Воровства в СССР было меньше, побаивались.
«Макаровка» как была раньше, так и осталась. Готовили там гидрографов и океанологов – и сейчас готовят. Но сегодня выгоднее быть следователем, прокурором, бухгалтером, психологом, адвокатом нежели ученым, исследователем.
Больше сорока лет моей полярной деятельности, но я никогда не работал ради денег. Деньги всегда были для меня вещью вторичной. Я рвался в Арктику и Антарктику, потому что мне хотелось быть первооткрывателем.
Сейчас утеряна преемственность поколений.
Я еле-еле нашел работу техника, который должен помогать мне работать с препаратами. Специалистов среднего звена не найти днем с огнем.
Я никогда не думал, что мне нужно будет искать деньги, чтобы приобрести нужный прибор. Ко мне в советское время приходили: «Мельников, что тебе нужно на следующий год?» И все мои заявки выполнялись.
Раньше не надо было брать за горло людей, чтобы получить то, что тебе нужно для работы, потому что и наукой, и многими другими отраслями руководили люди с государственным мышлением. Сейчас огромное количество руководящих людей, у которых в голове пофигизм, много и просто неграмотных, которым все до фонаря.
Давно назрела необходимость собрать съезд океанологов Российской Федерации. Климат меняется. Есть проблемы? Есть, проблемы огромные, они уже за горло взяли. Государство должно обратить на это внимание, но кого это волнует, кроме меня и нескольких моих товарищей?
У меня есть знакомый швед, который занимается организацией арктического туризма, и он получает от государства преференции по налогам, меньше платит. Если бы государство, которое само не может профинансировать науку, арктические исследования должным образом, хотя бы поощряло тех, кто это делает, было бы здорово.
Мобильный полюс
Более всего меня сейчас занимает проект «Мобильный полюс». Его идея состоит в сочетании двух разных методологических подходов для изучения физических, химических и биологических характеристик водно-ледовой экологической системы в районе Северного полюса.
Первый подход – традиционный и связан с организацией наблюдений на дрейфующей платформе – стационарном ледовом лагере, а второй – мобильный, связанный с проведением наблюдений при постоянном движении навстречу к одной и той же точке – географическому полюсу.
Оба подхода можно сравнить с принципом изучения речной системы: в одном случае исследование водных характеристик можно проводить, сплавляясь на плоту от истока к устью реки, — а во втором – стоять на мосту и исследовать проходящую под мостом воду и ее биоту. Таким образом, роль «плота» будет играть ледовое поле, на котором располагается стационарный дрейфующий лагерь (аналог станций «СП»), а роль речного «моста» — виртуальный мост в географической точке Полюса, к которому будет постоянно двигаться экспедиция. Дрейф стационарного лагеря позволит получать информацию о процессах, проходящих в пределах одного ледового поля, а при движении к Полюсу можно получать дополнительную информацию географического характера, поскольку водно-ледовая среда и ее биота будут постоянно обновляться. Мобильность обеспечивается ледоколом или судном ледового класса.
Почему у Северного полюса? Известно, что более 90%морских льдов, образующихся на акватории Северного Ледовитого океана, выносятся Трансарктическим дрейфом через Северный Полюс в пролив Фрама. При организации постоянно действующего мониторинга в околополюсном районе можно получать данные о составе и структуре водно-ледовой экосистемы, сформировавшейся ранее в океане. Это, своего рода, реплика тех процессов, которые формировали ледовую матрицу в прошлые сезоны, поэтому данные о физической среде и состоянии биоты могут быть индикаторами климатических изменений, наблюдаемых в современной морской Арктике.
Проект этот имеет и огромное геополитическое значение для нашей страны, ведь он будет давать информацию о том, что происходит во всем Арктическом бассейне. Вообще этот проект очень значим и для всего человечества. Мы никогда не сможем объяснить нашим внукам, что катастрофа случилась из-за того, что у нас просто-напросто не было денег на исследования.